Стихи моей жизни 

Тирану

В его лице настигла нас "награда"
За пресловутый классовый раскол,
Когда на Русь, как выходец из ада,
Полугрузинский выродок пришёл.

Осколок мрачного средневековья,
Как дьяволом заброшенный в наш мир,
Вскормлённый революционной кровью
И вечно крови жаждущий вампир,

Наполнивший кошмаром наши души
На долгие позорные года.
Мне говорят – ведь он хотел, как лучше.
Да только получилось как всегда.

Какой бы мы смогли достичь вершины
В развитии истерзанной страны,
В которой ночью взрослые мужчины
От стука в двери писались в штаны,

Шепча на писк похожие протесты.
Какое счастье в том, что он исчез,
А с ним и бесконечные аресты,
И этот бесконечный энурез.

Законы мира к людям милосердны –
Проходят даже долгие дожди.
Какое счастье в том, что все мы смертны,
А вместе с нами смертны и вожди.

Баба-Яга

Узнал я, как-то, сидя у телеэкрана,
Что был закрыт, попав под власти рычаги,
После хлопот владыки Максимилиана,
В селе Кириллов дом-музей Бабы-Яги.

Навешал всем "святой" отец лапши на уши
В две тыщи первом приснопамятном году,
Администрация хотела вновь "как лучше"
И у храмовников пошла на поводу.

А может быть, для развлечения прихода,
Под "Отче наш" мы старый метод возродим –
В костер отправим сказки Русского Народа
И бабкам сказывать их строго запретим.

Ещё хотелось, справедливо но сурово,
Урок на будущее пастве преподать –
Сжечь еретические кинофильмы Роу,
А самого его анафеме предать.

"Во славу Господа" пойдём на что угодно!
"Крамола" выведена! Только вот беда –
Костры горят ещё … Кресты на них свободны…
Ну? Что мы будем делать дальше, господа?...

Скажи мне друг

- Скажи мой друг - года твой уплыли,
Где женщины, что так тебя любили,
Сейчас, когда дожил ты до седин?
- Они, по разным будничным причинам,
Давным-давно ушли к другим мужчинам
И я десяток лет живу один.

- Скажи мой друг – чем жизнь твоя богата,
Где те друзья, что ты любил когда-то,
Ты с ними до сегодняшнего дня?
- Они ушли, у них свои заботы
И, занявшись семьёю и работой,
Давным-давно забыли про меня.

- Скажи мой друг – с кем в старческие годы
Встречаешь ты закаты и восходы,
Что понял ты, в итоге жизни всей?
- Я осознал, сединами увенчан,
Что жизнь потратил на неверных женщин
И на не очень преданных друзей.

Вышибала

Где я был раньше - скажу отдельно.
Окладный был средний. Но всё же твердый.
Здесь платят больше, но платят сдельно -
С одной квадратной набитой морды.

Молитва

Из латинского бы алфавита
Кликнуть Пи и возопить в эфир -
Боже правый! Пожалей юнитов!!
Перезагрузи, ты, этот мир!!!

Пикник

Наточим острые клыки
На самогон и шашлыки.

Капкан

Не бережём того, что даром нам досталось.
Мы мать природу не сумели сохранить.
Зимой в лесу зверья совсем уж не осталось,
Что волку делать, чем детей своих кормить.

По мне - пусть жил бы он, хоть до скончанья века,
Быть может, лучший, из последних могикан,
Но преступил черту, напав на человека,
Вот потому я и поставил тот капкан…

Он не щетинился, не скалился, не рвался,
Как это сделал бы любой обычный волк,
Он понял всё. Спокойно на ноги поднялся,
Дав мне понять, что в деле смерти знает толк.

Матёрый киллер, виртуоз-палач от бога,
Большая, умная, седая голова,
Он ростом в холке был немного ниже дога,
Ну а в плечах он был пошире раза в два.

Держал себя невозмутимо и достойно,
Осознавая, что пришел последний час.
И стыла кровь от этих мудрых и спокойных,
Слегка прищуренных, совсем не волчьих, глаз.

Ну что ж пора… Пора, прости меня зверюга.
Поднял ружьё… Да только дрогнула рука.
Так мы стояли и смотрели друг на друга –
Два, всё познавших в этой жизни, старика.

И ветер стих, тайгу молчанием наполнив,
Как будто в скорби вся природа замерла.
Я резко вскинул "Иж" и приговор исполнил,
Пальнув из нижнего картечного ствола…

Уснуть той ночью у меня не получилось,
От пыток совести не лечит валидол,
Лежал и думал – почему же так случилось,
Понять пытался - почему он не ушёл.

Ведь часто зверь, себе конечность отгрызая,
Живет без лапы, ускользая от оков,
А волчья стая даже в голод не бросает
Ни заболевших, ни детей, ни стариков.

Мне неизвестно, что за грех он искупил,
И что в душе его творилось, я не знаю,
Но я бы в жизни точно так же поступил,
Чтобы не быть калекой и обузой стае.

Черниговская поэма

Под светом утренних полупрозрачных звёзд
Горел Чернигов от гвардейских миномётов.
Чуть слева щерил железнодорожный мост
Стальные зубы искорёженных пролётов.

И лёжа там, в кустах, на берегу речном,
Я ощущал, как став зыбуче-неспокойной,
Планета билась и ходила ходуном
От двухминутной артподдержки дальнобойной.

Земля стонала и, дрожа до глубины,
Как дети, прячась под подушку головою,
Пыталась спрятаться от ужаса войны
Под опадающей осеннею листвою…

Сапёры ночью постарались, как могли –
Спилив на брёвна близлежащие дубравы,
Ценою жизней, под обстрелом, навели
Через Десну всего две нитки переправы.

Но хорошо - Десна-река не широка.
Огромный плюс в игре со смертью в кошки-мышки.
Есть даже мели для последнего броска
После короткой двухминутной передышки.

Ну всё стрелки. Теперь - кому что суждено.
Пошла зелёная ракета. С богом!.. Черти.
Кому на правый берег – в бой, кому на дно,
Кому к бессмертию, кому к безвестной смерти.

И началось!!... На спинах скатками шинель,
Рванулась вниз пехота темными валами,
Кто по мосткам, кто просто вплавь, кто через мель,
Держа оружие повыше над волнами.

Их артиллерия проснулась вдалеке –
"Благоприятного" момента ждали, гады.
Взревели гаубицы, целясь по реке,
Завыли следом минометные снаряды

И стали, нашей артиллерии в ответ,
Кромсать атаку мясорубкою фугасной.
В Десне осенняя вода сменила цвет,
За полминуты боя став кроваво-красной.

Глаза от грохота давило из глазниц,
От гари солнце восходящее поблекло.
Весь Дантов ад – приют изнеженных девиц,
Курорт на море, по сравненью с этим пеклом.

Ошмётки мяса с неба сыпались как град,
Дыханье взрывов било - не вздохнуть не охнуть.
Я не боялся угодить, там, под снаряд,
Я, там, боялся от разрыва сердца сдохнуть.

И, плохо плавая, помчался на мостки –
Мне интуиция дорогу подсказала,
А там Десна столбами взрывов из реки
Кувшинки под ноги охапками бросала.

Вот это месиво солдат и подвело!
Мир справа лопнул, закатив мне оплеуху,
И по траве в одно мгновение смело
Меня взрывной волной с настила словно муху.

Я, уцепившись за бревенчатый каркас,
От потрясения в себя пришёл не сразу.
Упавших в воду не спасать – таков приказ,
А на войне не обсуждаются приказы.

И смутно, сквозь полусознательный туман
Смотрел – как, в чистеньком и новеньком мундире,
Вдоль по пустым уже мосткам шёл капитан,
Небрежно, так, как на прогулке или в тире.

Он широко на брёвнах ноги расставлял,
А по погонам судя, был из "комитета",
И в тех, кто мешкал иль сознание терял,
Он, целясь в головы, стрелял из пистолета.

Быть может, смелость выставляя напоказ,
Он, исполняя долг, слегка перестарался,
Наверно кто-то дал ему такой приказ,
А он приказы обсуждать не собирался…

Поток холодный мне сознанье воскресил,
И я дышать старался медленно и ровно,
Мне надо было накопить побольше сил,
Чтобы залезть на неотёсанные брёвна.

Вцепиться некуда, но надо заползти,
Тянуть нельзя. Любой вояка понимает –
Снаряд, упавший в воду метрах в двадцати,
Волной подводной весь хребет переломает.

Я не успел… А капитан не опоздал.
Ну, вот и всё, ребята - песенка допета…
А он стоял спокойно и чего-то ждал,
Направив в голову мне дуло пистолета.

Не знаю, чья рука, какие голоса,
Его надолго удержали от расстрела.
Я смерти очень много раз глядел в глаза,
А тут - она в мои внимательно смотрела…

Врешь, не возьмешь! Мне слишком рано на погост!
Во много худших переделках я не сгинул,
И, захрипев, винтовку бросил на помост,
И, матерясь, туда же тело перекинул.

Осталось малое - догнать однополчан.
Теперь уж, коли не убьют, так будем живы.
Я прокричал ему - Спасибо капитан!
А он с усмешкой - Ладно, не за что, служивый!

И я, пригнувшись, через поле, напрямик,
Вслед за идущей в бой дивизией помчался.
А капитан тот, был решительный мужик
И под ударами разрывов не склонялся.

Он, не спеша и не скрываясь от огня,
Пошел спокойно по своим делам кровавым.
Не знаю, что тогда заставило меня
Вновь оглянуться в направленье переправы -

Мостки пусты. Ведь фронт, такое место, где
Геройство - глупость, для войны мы все букашки.
Мой капитан уже барахтался в воде,
Не потеряв красивой новенькой фуражки.

Неповезло... Тут больше нечего сказать...
Он, бултыхаясь, что-то крикнуть мне пытался,
Но был приказ - упавших в воду не спасать,
А я приказы нарушать не собирался.

Он должен сам, он очень смелый капитан…
Я не могу… Пусть он меня и не обидел…
Река столбом! Он крови выплюнув фонтан,
Ушёл под воду, больше я его не видел…

Пехота вырвалась из полосы огня,
И улеглись в реке следы водоворотов,
А в первой линии окопов шла резня,
Хоть сволочная, но привычная работа.

Забили всех. В атаке пленных не берут,
Не из жестокости, а в целях обороны –
Они ведь, с дури-то, и в спину нам пальнут.
Ну и, конечно, экономили патроны.

Об этих методах не говорит устав,
Такому учатся под пулями, не в школе.
Мы, на ковер травы гранаты побросав,
Прорвали узкие проходы в минном поле.

Ну а потом, чтобы врага пробил озноб,
Поотхватив штыками быстро и умело,
Швырнули в дальний неприятельский окоп
От немцев руки и… другие части тела…

Мы не боялись этим бога прогневить,
В полку собрались пообстрелянные братцы –
Умели фрицу и на психику давить,
А если надо, и бездушными казаться.

Чернигов взяли двадцать первого числа.
Немного нервов немцы нам потеребили
В районе железнодорожного узла,
Но мы к двенадцати часам и их добили.

Потом, когда расположились на привал,
Я прочитал в газете фронтовой, армейской,
Приказ - дивизии, в которой воевал,
Присвоить звание Черниговской Гвардейской,

За то, что Гитлеру устроили "капкан",
За то, что фрицев "малой кровью" победили.
А чуть пониже - мой знакомый капитан,
Его, как водится, посмертно наградили…

Враг уничтожен. Мертвецы не оживут.
А победители вовек не унывали.
Сентябрь в Черниговщине "вэрэснем" зовут,
По мне, его бы лучше "злотэнем" назвали.

Я тихо млел и, на вечерний теплый свет,
Блаженно щурился под золотым каштаном.
Как сладко жить, когда тебе шестнадцать лет!
А капитан?... Да ладно, бог с ним, с капитаном.

Был у него приказ и у меня приказ.
В стране Советской капитанов не убудет.
А кто был прав тогда, кто виноват из нас,
На небесах теперь пусть кто-нибудь рассудит.

Этикетка

Папайя, манго, маракуйя…
Я так по Африке тоскую.
А тут - береза и хвоя
И больше нету ничего.

Президенту Путину

Его предтечи, старые уроды,
Резвились как хотели, мать их так.
Последний был ошибкою природы
И вечно, лупень, попадал впросак.

Выделывал такое, что краснели
Все мыслящие жители страны,
Включая женщин на Тверской панели,
Ну а ему, придурку, хоть бы хны.

А нынешний! Почти вне всяких критик –
Не горец, не хохол и не чуваш,
Не сифилитик он, не паралитик,
Не маразматик он и не алкаш.

И выглядит всегда крутей-крутого,
Есть в нём и обаяние и стать,
И без бумажки может из пустого
В порожнее весь день переливать.

То вдруг на "Миге" в небо вознесётся,
То на подлодке в океан нырнёт,
То в танк в комбинезоне заберется,
То, сняв пиджак, из пушечки пальнёт.

Не пьющий, не гулящий, не скандальный,
Он многие достоинства вобрал.
Он Президент. Он Главный! Генеральный!!
Но… свадебный какой-то генерал.

В отличие от прежних сумасбродов
Он много лет не делал ничего.
А впрочем, пусть. Зато, все эти годы,
Нам редко было стыдно за него.

О возрасте

Не маразматик, не развалина,
Но чувствую - одной ногой
Стою на жизненной окраине
И возраст мой уже такой,

Что если внуки утром кушают,
А я на завтрак не спешу,
Они откроют дверь и слушают –
Дышу я или не дышу.

Доступное жильё

По телеку сплошной обман! Похоже,
С больших трибун рекой течёт враньё.
Наш Президент сумняшеся ничтоже
Всем обещал доступное жильё.

Поверил я, слез со своей лежанки
И, в понедельник (чтобы в будний день),
Всё вытащил, что отложил, из банки,
Ну и попёрся в город, старый пень.

Нашёл строителей на третьи сутки,
Которых мне хвалили все подряд.
Солидная контора, секретутки,
Как водится, по клавишам стучат.

Смотрю рисунок - ровненькие брёвна,
Под черепицей, в спальне три окна.
И стоит двадцать восемь тысяч ровно.
Ну, думаю, нормальная цена!

Такой приличный двухэтажный домик,
Сейчас приобрести мне хватит сил –
Как раз четыре года экономил
И ровно двадцать восемь накопил.

Ну что-ж, как говорится "заверните",
Я заплачу и буду нынче щедр,
А те смеются, дескать извините,
Здесь двадцать восемь за квадратный метр.

Я посчитал – Да тут уже не тыщи!!
А вслух сказал – Ети же вашу мать!
Чтобы купить "доступное" жилище -
Так это как же надо воровать!

Вопрос внука

Деда! Ты ведь знаешь все ответы?
Ну, тогда скажи мне – почему,
Я ем борщ, картошку и котлеты,
Яблоки, бананы и хурму…

Утром - колбасу на бутерброде.
Суп - в обед. Вареники - вчера.
Я ем всё! А из меня выходит
Только кабачковая икра!

Балерине

Её судьба покрыта темною вуалью: -
И что-то ей на Альбионе не жилось,
И что-то там в "Большом" не сладилось с моралью,
И что-то там у них с балетом не срослось.

Я видел, как она танцует… впечатляет.
Такой талант способен публику… развлечь.
Меня намного больше танца восхищает
Её красивая и правильная речь.

Пред нами мастер драматического слова.
Сидишь и слушаешь, дыханье затая,
Как завораживает леди Волочкова –
Как фантастически красивая змея.

Красноярский банкет

Ну, нехрена себе! Потешили детишек!
Решивши щедростью всю местность удивить,
Предложив детям губернаторских "коврижек",
Перемудрив, в пылу финансовых интрижек,
Надежду нации сумели отравить!

А впрочем, что тут удивительного, если
В верхах, ей богу, как-то всё не по-людски.
Когда в состав администрации пролезли
И, вкруг любого губернаторского кресла,
Мудрят и крутятся какие-то "жуки",

Те, что со всякого стола себе отломят.
У них в крови – мухлёж, фальшивки и обман.
Они в стяжательстве святое оскоромят
И государственные средства "экономят"
На всём, чтоб разницу сложить себе в карман,

На всём буквально, вплоть до мусорных пакетов.
Им неизвестны слово "стыд" и слово "честь".
Они всегда кружат-жужжат вокруг бюджета
И потому, на губернаторских банкетах,
Плясать то можно, но весьма опасно есть.